XLVII.
Лу и Пшигода прогуливались по Александрплатц. Было уже сильно за полночь, и основные шум и толкотня утихли, но то и дело из палаток и из-под тентов доносились музыка и песни. Чей-то очень хриплый голос имитировал Тома Уэйтса. Воздух был пропитан дымом костров, подкисшим пивом и свободой. Оба молчали, каждый о своем.
– Я за него волнуюсь, – наконец сказала Лу.
– Знаю. Я тоже.
– Эта женщина… придает ему энергии, конечно. Но и втянула его…
– Нас.
– …нас в такое болото.
– Думаю, мы уже сидели там по подбородок, – помолчав еще, сказал Пшигода. – Kurva, может быть, она всего лишь открыла нам глаза.
– Тебе тоже показалось, что Арк что-то от нас скрыл?
– Наверняка. Но я думаю, что так надо.
Лу взяла Пшигоду за руку, и они снова какое-то время молчали.
– Я так долго не имела собственной воли, – неуверенно начала Лу, – не имела себя, так сказать, что сейчас мне тяжело принять эту ситуацию. Незнания, непонимания происходящего до конца.
– Понимаю, – сказал Ирджих. – Мне с этим проще.
– Я дерусь, потому что дерусь?
– Я дерусь, потому что дерусь.
– Ты знаешь, что в оригинале это говорят совсем по другой причине?
– Знаю.
Они дошли до истока Реки Гнили. К счастью, дул западный ветер, и смрад был приглушенным, мягким. Они прошли дальше, мимо госпиталя Оксаны, под железнодорожными путями, и вышли к телебашне. Ее шпиль скрывался в облаках, и из них боком торчал лишь увесистый шар, с этого ракурса напоминающий дискотечный. Где-то в глубине шара мерцал загадочный огонек. Александр витал в своих эмпиреях разума и колдовства.
Мимо, пьяно пошатываясь, прошла компания веселых чумазых людей. Один из них почтительно кивнул Пшигоде.
– Не могу поверить, что когда-то тебя боялась, – сказала Лу.
– Не могу поверить, что ты сейчас меня не боишься, – сказал Ирджих.
Никто не видел, как, скрытые стороной телебашни, они целовались в темноте.