Author: Константин Асимонов

CXII.

«Я не камень. Я не камень. Я всё еще не камень». С каждым днем Арку становилось всё сложнее себя в этом убеждать. План с телепатией дальнего действия явно не работал. Лу не отвечала. Потратив еще какое-то время на панику и убежденность, что про него все попросту забыли, Арк пришел к решению, что требуется смена концепции. Телепатия всё еще остается единственным возможным способом коммуникации с остальным миром. Но, пожалуй, следует попробовать на прочность второе условие телепатии – наличие стойкой эмоциональной связи. Возможно, Фарук или Армин, иногда проходящие по коридору, окажутся интересными собеседниками. Или даже можно будет связаться с Доротеей, помочь ей в разгар ее личностного кризиса. Может, Виктор придет, еще раз над ним посмеяться. Может, Царь-гриб из недр реки снова захочет потравить анекдоты. Может быть, даже какой-нибудь хундескопф не откажется побыть в роли Лэсси… «Лу, Лу, Арк опять свалился в колодец!» Арк чувствовал, что сходит с ума от скуки. «Хотя бы я не камень, – думал он, – камни сумасшедшими не бывают. Камни вообще никуда не ходят». Именно после этих размышлений свой следующий телепатический сеанс Арк сфокусировал не на даль, а на ширь. «Кто-нибудь! – мысленно возопил он. – Алло!» Ничего лучше придумать не получилось. Ответом ему была пустота. «Эй! Прием! Ау! – орал он что есть сил. – Помогите! Пожар!» Когда он окончательно выдохся, заработал легкую мигрень и еще один приступ паники, то перестал кричать и вернулся к убеждению себя в собственной некаменности. Именно тогда он в первый раз услышал это.

– Арк? – спросил кто-то. Это был не звук, а что-то похожее на слабое ментальное эхо.

«Наконец-то, безумие, – подумал Арк. – Может быть, у меня раздвоение личности? Может быть, наконец-то можно будет с кем-то поговорить?»

– Арк? – услышал он снова. – Это ты?

– Это я! – транслировал он, старательно подавляя, вбивая ногами в пол воспрявшее было чувство надежды. – Кто это?

– Это Юджин. Я тоже статуя.

Юджин тоже когда-то был учеником Нигоша. Вернее, не учеником, а… как Клаус и сам Арк. Когда они еще были с Нигошем, Арк не любил называть себя учеником. Суть их отношений с Хозяином была другой. Они были питомцами, выкормышами. Спасенными от ужаса Смещения. Юджин был первым из них, самым колдовски одаренным, самым знающим. По словам Хозяина, Юджин пропал за несколько дней до исчезновения самого Нигоша вместе с Башней. Теперь стало ясно, куда.

– Ты здесь с октября? – спросил Арк.

– Да. А что сейчас? Точнее, какой месяц был, когда ты окаменел?

Арк рассказал, а потом стал пересказывать события, происходившие до сих пор. Говорить с кем-то было прекрасно. Юджин реагировал. Он задавал вопросы. Арк не на сто процентов был уверен, что не галлюцинирует, но это было упоительно.

– Мне повезло, что ты стал орать во все стороны, – наконец сказал Юджин. – Я боюсь, что достаточно глубоко заснул. Например, всех ваших разговоров с Виктором и Доротеей я не слышал. Хотя стоял в той же комнате.

– А ты где вообще?

– Я в правом углу, если смотреть от двери. Ты мог не заметить меня, когда входил. Я сейчас, кажется, вижу твою вытянутую руку.

– Это хорошо, что мы в одной комнате. Можно будет что-нибудь придумать. А как ты здесь оказался?

– Нигош вел какие-то шашни с Доротеей. Мне кажется, они действительно копали под Виктора. Я думаю, Доротея ему платила или как-то иначе с ним договаривалась. Но Нигош не доверял ей на сто процентов. Мы с ним сделали колдовскую маскировку хундескопфа, и я перебрался на Музейный остров, чтобы следить за ней.

– Это здорово.

– Да, он был мастером на такие штуки. Маскировка была отличная, но, судя по всему, не для Доротеи. Она меня раскусила и превратила в камень.

– Ты что-то успел разведать?

– В смысле, что-то, что могло бы нам помочь выбраться? Нет. Я узнал, что Доротея спит с одним из своих учеников, кажется, с Фаруком. Информация средней полезности.

– Ясно. Слушай, ты знал Хозяина, наверное, лучше всех.

– Может быть, да.

– Как ты думаешь, где он?

Юджин задумался. Молчание длилось долго, и Арк испугался, что тот снова заснул.

– Ты знаешь, – сказал наконец Юджин, – мне как-то совершенно наплевать.

Read more >

CXI.

Помимо тысячи дел, которые он делал в открытую, у Пшигоды было еще одно, тайное дело. Его небольшая, но верная агентурная сеть, раскиданная по всему городу, собирала информацию о том, что может происходить в музее Боде. Кто-то дежурил в барах и борделях, пытаясь выловить Армина или Фарука. Кто-то старался разговорить немногих человекоголовых людей, заходивших на Музейный остров, в основном торговцев и почтальонов. Всё это тянулось невероятно долго, но Доротею Лихтенхерц нельзя было брать наскоком. Требовалось терпение, а терпеть Пшигода умел.

Он грузно сидел в кресле и постукивал карандашом по столу. В его сосискообразных пальцах тот казался тонким, как спица. В кабинете, кроме него, сидели Пилар, Ульрих, Акхил и Янек. Последний докладывал:

– В среду его опять видели в Кройцберге. Как обычно, «Под каблуком».

– Который уже раз? – спросил Пшигода.

– Третий за две недели. Пока нет никакой последовательности.

– Известно, что он там делает?

– А то же, что и все. Пользуется. Мадам Роза не отметила ничего из ряда вон выходящего.

– Все они одинаковы, – резюмировал Пшигода. – И всех в конце концов можно найти. Ульрих, нам нужно удвоить наблюдение за барами в Кройцберге, рядом с «Под каблуком» и дальше на север.

– Ясно, – Ульрих сделал пометку в маленьком блокноте. Он на глазах превращался из раздолбая в исполнительного сержанта.

– Действовать пока рано. Мы должны дать ему время расслабиться. Вжиться в рутину, – продолжил Пшигода. – А что-то про Армина есть?

Все покачали головами. Второго ученика Доротеи нигде не видели.

– Если Фарук продолжит, мы возьмем его на следующей неделе и как следует прижмем. Насколько готов Сачок?

– К четвергу мы постараемся закончить, – сказал Акхил. – Нам нужен будет кто-то могущественный для тестирования. Может быть, Лу…

– Нет, Лу пока не сможет нам помочь. Придется тестировать на Фаруке. Жаль будет, конечно, раскрывать эту карту так рано, но поймать его – это задача первой необходимости.

– Какой у нас шанс его расколоть? – спросила Пилар.

«И как далеко мы зайдем, чтобы это сделать?» – прочитал Пшигода в ее глазах.

– Не знаю, – честно ответил он на оба вопроса. – Но он – наш самый лучший шанс подойти поближе к Лихтенхерцам. Хундескопфы абсолютно неподкупны, а Доротея – единственная, у кого есть человеческие ученики.

– А что, если на них тоже Амулеты Верности? В какой-нибудь необычной форме? Разве смерть Фарука не станет полновесным объявлением войны? – заявил Акхил.

– Станет, – кивнул Пшигода. – Мы многим рискуем. Но давайте решать проблемы по мере их поступления.

– А что об этом думает Лу? – спросил Ульрих.

– Она слишком близко общается с сильными телепатами. Пока Совет не торопится рассказать нам, как защищаться от подобных атак. Поэтому пока что данный разговор не выходит за рамки этой комнаты.

Read more >

CX.

Из зеркала на Лу смотрело немного чужое лицо. То есть лицо-то было ее, но в нем произошли неуловимые изменения, создающие странный общий эффект. Взгляд стал жестче, увереннее. В уголках вокруг глаз стали скапливаться морщинки, которых раньше не было. Волосы отросли и были стянуты в тугой узел. Начальник полицейского управления Берлина Лу Оспри вздохнула, кинула последний взгляд в зеркало, вышла из уборной и вернулась к работе. День обещал быть тяжелым. Вчера она провела полдня в спорах с разными членами Совета об одном из вопросов, который волновал ее больше всего. Вот уже несколько недель Лу вела агрессивную и точечную кампанию, направленную на принятие одного очень важного для нее закона. Закона о миньонах. Большинство колдунов, с которыми она говорила в последнее время, соглашались, что это не просто похоже на рабство, а рабство и есть – причем в своей самой базовой, самой страшной форме. С признанием этого проблем почти не было. Гораздо сложнее оказалось уговорить всех от этого добровольно отказаться. Для принятия закона о запрещении владения миньонами в Совете ей нужно было убедить еще шестерых. Из всех одиннадцати ее открыто поддержали только Скелет из Моабита и Куб из Гезундбруннена. На Лихтенхерцев рассчитывать не приходилось. Александр, как она предполагала, проголосует за закон, но с того памятного Совета в Трептов-парке его никто не видел. Остальные колебались: на словах уверяли ее, что они абсолютно против рабства, и, мол, как такое вообще возможно, но на деле заручиться их голосом она на могла. Их лицемерие выбивало ее из сил. Единственное, что она могла – подгонять всех, потому что этот вопрос необходимо было решить до выборов. И надеяться, что кучка всемогущих, избалованных и капризных колдунов посмотрят друг на друга и застесняются выглядеть плохо. Не так уж много.

Дома, когда Лу было пятнадцать или шестнадцать лет, они с друзьями часто собирались в местном баре и играли в пинбол – на старом, еще из 80-х, автомате. Стальной шарик летал по накрытому толстым слоем плексигласа корпусу, отражаясь от стенок и десятков штырьков и фигурок, набирая очки, залетал в раскрашенные жестяные воротца, только чтобы вылететь из них с удвоенной силой. Лу представляла себя таким шариком и чувствовала на себе каждый удар об стенку.

Слава богу, рядом был Пшигода. Он взял на себя почти всю повседневную полицейскую работу, нанимал персонал, выслушивал жалобы населения, расследовал дела, распределял ресурсы и торговался с Теофаном, представляющим Совет, за них и за новые полицейские участки. Первые месяцы для полиции были небезопасным временем – уже три белых шарика лежали в своих ящиках расколотые. Тела погибших полицейских покоились на кладбище рядом с могилой Арка. Имена их Ирджих сам выбивал на жестяных табличках и вешал напротив шкафа с Вишну-камнями. Каждый день, проходя мимо них, Лу внимательно смотрела на шар номер два. Шар Пшигоды.

Read more >

CIX.

Такая примитивная система позволяла проворачивать довольно серьезные махинации. Акхилу она не нравилась. Он ожидал увидеть в новом Совете Города всё тех же людей и существ, что и в старом – просто потому, что возможностей для манипуляции общественным сознанием у них было гораздо больше. Больше половины города подчинялось тому или иному колдуну, и весь этот цирк казался индусу тратой времени. Он втайне хотел, чтобы никакого Совета не было вообще. Но всякий раз, как Акхил об этом думал, то вспоминал бегущую на него массу людей, в панике, в безумии, и у него вновь появлялось такое знакомое сосущее чувство в животе… Ему было страшно.

Акхил прошел уже полдороги до кирхи. Они продолжали называть ее между собой именно так, а официальным названием теперь стало безликое «Полицейское управление Берлина». Вместо креста на шпиле теперь висел яркий, мерцающий и днем, и ночью белый шар. Именно таким Лу решила сделать символ новой полиции. Полицейские значки, один из которых холодил сейчас карман Акхила, тоже были этой формы – гладкие, блестящие шары размером чуть меньше шарика для пинг-понга. Акхил вытачивал их колдовским образом из кирпичей кирхи, затем кропотливо наносил на каждый вязь из рун, а сверху красил белой краской. Шары были и оружием, и защитой, и символом, а главное – одним из редких предметов связи на расстоянии. Это было источником особой гордости Акхила. Он полагал, что открыл первое проявление квантовой запутанности в макромире. Два одинаковых полицейских шара вытачивались из одного и того же кирпича. На них наносились одни и те же особые, разработанные Акхилом руны, в результате чего они начинали вести себя как один объект. Всё, что происходило с одним, происходило и со вторым. Акхил назвал это Вишну-эффектом, а сами шары – Вишну-камнями, в честь бога, известного своими аватарами. В результате в случае опасности любой полицейский мог зажечь свой шар ярким синим огнем – и его брат-близнец в кирхе тут же оповестит об этом других. А в случае смерти хозяина оба шара раскалывались на кусочки. Второй шар Акхила вместе с другими Вишну-камнями размещался на специально для этого сделанном стенде в кирхе, подписанный его именем.

Акхил дошел до места назначения – кирха возвышалась над ним, красная и слегка угрожающая. Место мозаики на входе теперь занимал символ полиции Берлина – белый флуоресцентный круг на черном фоне. Акхил вошел внутрь, поздоровался со встреченными знакомыми и сразу спустился в подвал, в свою лабораторию. Там уже трудились Шао и Торстен, два его помощника, оба очень сильные колдуны из Цоо. Шао, немолодая пухлая китаянка, занималась тем, что в нормальном полицейском участке назвали бы судмедэкспертизой – поиском улик на местах преступления и телах жертв. Торстен, здоровенный, почти доходящий по габаритам до Пшигоды, всю жизнь проработал на заводах «Сименс» и был отличным инженером. Он помогал Акхилу собирать оружие и различные приспособления для полицейской работы. На данный момент они пытались повторить успех с «черным окном», которое дало им так много информации о взрыве Поезда. Лу решила, что такой инструмент может быть незаменимым в дальнейших расследованиях. Кроме того, в разработке было еще несколько более боевых проектов.

Подвал-лаборатория был темным, тихим и почти пустым. Но там были огромные возможности для интересной работы, и Акхил был готов провести в нем всю жизнь.

Read more >

CVIII.

Со времени нападения на Александрплатц прошло пять месяцев. Резкая зима сменилась затяжной, ленивой весной, а ту в какой-то момент подвинуло настойчивое лето. Лед и промозглый ветер отошли на второй план, затем начался сезон дождей и безумного цветения, а потом подоспели жара и духота. Даже сейчас, после Смещения, несмотря на все потенциальные опасности, берлинцы предпочитали проводить солнечные летние дни на улице, в идеале – лежа на газоне. Акхил не до конца разделял это солнцепоклонничество, но смену сезонов ценил.

Он вышел из своей квартиры на Александрплатц, прошел мимо разрисованной, заплеванной и в паре мест обожженной телебашни. Жители Алекса не стеснялись выражать свои чувства. Как можно было ожидать после атаки Тараска, популярность Александра резко снизилась. На эмоциональном уровне это не могло не радовать Акхила. С рационально-аналитической же точки зрения игры обезумевших богов проще всего было рассматривать через го. И только сейчас стало понятно, какой сокрушающий удар нанесли условные «черные» по позициям «белых». После выборов одним из первых вопросов, который всерьез интересовал людей, был таким: «Во что переименовать Александрплатц?» Никто больше не желал жить под именем колдуна, который отвернулся ото всех в минуту опасности. Телебашня моментально превратилась из любимого символа в чужеродный, мозолящий глаза объект, бессмысленно торчащий посередине площади. Конечно, там всё еще продолжал жить один из самых могущественных людей в Берлине, и это было единственным, что оберегало телебашню от сноса.

Акхил миновал станцию Поезда, прошел рядом с народным мемориалом всем пострадавшим при атаке Тараска – вывороченным из земли, оплавленным и окаленным куском асфальта, на котором отчетливо виднелся отпечаток щупальца чудовища. Свернул налево у последнего ряда торговых палаток, потом направо, выйдя на широкую, разделенную трамвайными путями улицу. Жизнь на площади нормализовалась. Даже уродливое пятно, проеденное Рекой Гнили на месте эпической битвы, удалось убрать. Но иные шрамы заживают медленнее.

Пренцлауэр-Берг же расцветал и становился гораздо более населенным районом. Кирха превратилась в сердце берлинской полиции, и многие переехали поближе к ней в поисках работы или безопасности. Собранная Лу и Пшигодой команда насчитывала уже пятьдесят семь человек, которые были раскиданы между центром и дополнительными отделениями в Моабите, Шарлоттенбурге, Фридрихсхайне и Кёпенике. Полицейские следили за порядком. Новые законы, многократно объявленные на весь Берлин и распространенные в письменном виде, запрещали обычные вещи – насилие, воровство, убийство. Количество происшествий пока что не успело снизиться заметным образом, но, по крайней мере, у людей появилась возможность просить защиты. Работы у полицейских поэтому было очень много.

Дополнительной обязанностью полиции Берлина стали организация и проведение безопасных и честных грядущих выборов. Общий план был такой: любой житель Берлина мог выдвинуть свою кандидатуру в Совет Одиннадцати, подав заявление в кирхе до третьего сентября. Имена кандидатов объявлялись все вместе, после чего начинался месяц предвыборных кампаний. В новый Совет Города проходили одиннадцать человек (или иных существ), набравшие больше всего голосов. Кроме того, из этих одиннадцати выбирались также Казначей и Глава Совета. Первый отвечал за производство единой берлинской валюты, которую назвали ноймаркой, и за обеспечение ее стоимости. Второй был единственным членом Совета, обладавшим правом вето. Эту должность решили ввести после долгих споров, для контроля над деятельностью Казначея, к которому так или иначе должно было стекаться всё добро Берлина. Никаким разделением властей тут пока что не пахло – Совет, помимо всего прочего, сохранял за собой функции Верховного суда. Помимо Совета были утверждены и гражданские суды, в них судьи избирались отдельно в каждом из одиннадцати округов. Их функцией было интерпретировать закон, судить распри между жителями города и надзирать над действиями полиции. В Моабите и Шарлоттенбурге эта система уже заработала. Тут же, как мыши в грязном белье, завелись адвокаты.

Read more >

Глава 9. О собаках и людях

 

CVII.

«Я не камень. Я не камень. Я не камень. Я не камень. Я не камень», – повторял и повторял Арк. Он обнаружил, что иногда, помимо его воли, его сознание словно тонет, погружается под толщу чего-то очень тяжелого и плотного, и каждый раз ему всё труднее и труднее выплыть наверх. Один раз это произошло во время очередного визита Доротеи. В одну секунду она пьяным голосом пересказывала ему какое-то внешнее событие, а в другую он «нырнул» – и когда пришел в себя, комната снова была темной и пустой. После этого Арк и завел себе мантру, всего из трех простых слов, и использовал ее как спасательный круг. «Я не камень. Я не камень. Я не камень». Быть камнем – это истощало его. В какой-то момент Арк понял, а точнее – решил, что его друзья могут не знать, что он еще жив. Если так, то и помощи от них ждать бессмысленно. На отчаяние сил уже не было, и Арк переварил это понимание относительно спокойно, продолжая держаться на глади этой вязкой жидкости своего сознания. Как он понимал, единственной его надеждой было какое-нибудь стечение обстоятельств, при котором некаменный Арк понадобится Виктору для одной из его интриг. К этому моменту нужно было быть готовым. Нужно было копить силы, а главное – сохранять живость рассудка и не тонуть. Не идти на дно. Не быть камнем. «Я не камень. Я не камень. Я не камень».

Доротея приходила несколько раз. Обычно она шаталась и несла чушь. Пару раз даже Арк уловил исходящий от молодой женщины запах алкоголя. Она вываливала на него свой поток сознания, состоящий вперемешку из последних новостей, ее мыслей по их поводу, а также личных обид и возмущений. В отличие от Виктора Доротея была бы посредственным игроком в покер. Из-за ее пьяных визитов Арк примерно представлял себе, как идут дела в Берлине. Он знал, что его друзья живы и бесят Доротею сверх меры. Он знал, что город меняется, но вот быстро или нет это происходит, он оценить не мог. Поэтому, хоть и иногда Доротея весьма откровенным образом трогала его и прижималась всем телом к особенно выступающим местам, что само по себе вызывало брезгливость или даже жалость, он всё равно был рад ее визитам, этим окнам в мир снаружи, как и чему угодно другому, приподнимающему его сознание из толщи Ничего. К примеру, он несколько раз слышал громкие шаги по коридору. Были также приглушенные голоса в соседней комнате. Единственное, чему способствовало превращение в камень, так это развитию аналитических способностей. В последнее время Арк работал над новым планом. Телепатия действовала только на коротких расстояниях и только между существами с сильной эмоциональной связью. Именно поэтому он мог так легко управлять Карманом. Но в одном из этих «только» Арк уверен не был. Он вспомнил, как в первую их встречу с Тараском, давным-давно, на Данцигер-штрассе, Хозяин связался с ним телепатически и выдернул его из середины психической атаки. «Возможно, конечно, – рассуждал Арк, – у Хозяина в Башне был специальный артефакт. Но возможно и то, что барьер расстояния можно преодолеть». И Арк старался. Изо всех сил посылал Лу телепатический сигнал – несколько раз, как он полагал, в день. С полной фокусировкой и отдачей. В остальное время он просто очень старался не быть камнем.

Read more >